К рассказу Н. Матвеева "Памятники героям Великой Отечественной в нашем селе"

Первая фотография « Предыдущее Следующее » Последняя фотография
К рассказу Н. Матвеева "Памятники героям Великой Отечественной в нашем селе"
Памятник 37 воинам, погибшим за освобождение Воскресенского в центральном садике посёлка. Фото Н. Матвеева. 9.05.2012 г.

Николай Матвеев
70-летию Великой Победы посвящается…


Моя память о войне

Давно, почти уже семьдесят лет назад закончилась Великая Отечественная, но память о ней жива в душе моей, пока я буду жить на этом белом свете…
Два года назад приехал я на день Победы в село под Николаевом на Украине – повидаться со своим старшим братом. Ему тогда шёл восемьдесят первый год. Туда же в тот день приехала из Черновицкой области и моя родная сестра Шура, чтобы повидаться со мною и братом на нашей малой родине. И вот, когда у нас речь зашла о возрасте нашем, брат Жора меня вдруг спросил:
– Как ты считаешь, сколько тебе сейчас лет?
– Шестьдесят девять, – ответил я.
– Ошибаешься, дорогой, – сказал он. – Тебе – семьдесят один.
– Шутишь, – улыбнулся я.
– Совсем нет, – говорит мне старший брат. – Я вот о чём хочу тебя спросить – как ты мог родиться в июне сорок третьего года, если немцы уже в августе сорок первого захватили Николаев и были у нас в селе, а отца нашего вместе с другими односельчанами немцы вывезли в Германию?
– Я и сам давно думал над этим и всё никак не мог понять, – говорю я брату.
Тогда он поведал мне историю, от которой мороз у меня пошёл по коже и оставшиеся волосы встали дыбом:
– Ты родился за шесть дней до начала войны – шестнадцатого июня сорок первого года. Родился в селе, никто тебя ещё не успел даже записать в сельсовете. Через шесть дней началась война. Почти сразу же наше село захватили немцы, и всем было не до этого. Папы с нами уже не было, а маме трудно было одной растить троих детей. Кормить нас было нечем. Рос ты хилым и слабым, я всё время носил тебя на руках, ты совсем не мог поднять голову, и она безвольно лежала у меня на плече. Плечо моё было постоянно мокрым от твоих слюны и соплей…
Мы с сестрой молча ему внимали.
А брат продолжал:
– Когда в марте сорок четвёртого наши освободили село и к нам вернулась советская власть, мама пришла в сельсовет зарегистрировать тебя, но ты был таким хилым, никто даже не надеялся, что ты выживешь, поэтому тебя и записали родившимся на два года позже, в июне сорок третьего года – полагая, что если и выживешь, то будешь очень слабым, и хоть в армию тебя возьмут на два года позже, чтобы ты хоть немного окреп.
Я был в замешательстве – прожить на свете шестьдесят девять лет и вдруг узнать, что ты на самом деле – на два года старше и тебе уже в действительности семьдесят один, а по паспорту – всего шестьдесят девять! Я долго не мог поверить в это. Но – отца и мамы уже нет в живых, а сестра в то время была тоже маленькой, всего на четыре года старше меня и тоже не могла знать это. Единственный свидетель всех этих событий – мой старший брат…

Как я вступал в партию
В 1976-м году во время службы в Иркутском госпитале настало время моего вступления в партию.
И вот на общепартийном собрании госпиталя секретарь зачитал моё заявление и рекомендации моих поручителей, одним из которых был адъюнкт кафедры офтальмологии ВМА им. С. М. Кирова капитан медицинской службы Леонид Иосифович Балашевич (в наши дни – директор Санкт-Петербургского филиала МНТК «Микрохирургия глаза»).
Настало время моего выступления. Попросили рассказать автобиографию. Я кратко рассказал. И вдруг одна из санитарок меня спросила:
– Вы говорите, что родились в Николаевской области в 1943-м году. Но всем известно, что Николаевщина к концу лета 41-го года была оккупирована немцами. А где же был ваш отец в годы войны? Ему – с ваших слов – в 41-м было 38 лет. Он был обязан с оружием в руках защищать Родину. Или – он инвалид и у него был «белый билет»?
Я ответил:
– Нет, он не был инвалидом и у него не было отсрочки от армии.
Она продолжала:
– Как же тогда получается, он прятался от призыва в армию, а вы – сын дезертира? Товарищи, как мы можем принимать в наши ряды сына дезертира или предателя Родины?
Я не знал, что ей и ответить. Не мог же я сказать ей, что почти сразу после начала войны вследствие стремительного наступления немцев была захвачена Николаевская область и фашисты всех мужчин нашего села и многих женщин вывезли на работы в Германию. Не мог я сказать ей, что отец мой был в плену в Германии до конца войны и только после войны, после тщательной проверки нашими органами ему и ещё другим нашим односельчанам с трудом удалось возвратиться в родные края. И он очень не любил говорить что-либо о годах войны.
Я смешался и не знал, что ей ответить. Собрание ждало…
Выручил меня начмед нашего госпиталя полковник Розенберг Александр Иосифович. Он сказал:
– Во-первых, я хочу напомнить всем присутствующим, что сын за отца не отвечает. И потом – наш вступающий в то время был грудным ребёнком и он мог не знать ничего о годах войны, возможно, родители ему всего не рассказывали. Мы же знаем этого человека как глубоко честного и ответственного гражданина нашей страны, за него поручились серьёзные и порядочные люди, которым мы не можем не доверять. Я тоже поручаюсь за нашего кандидата.
Собрание большинством приняло меня в ряды Коммунистической партии. И только один человек воздержался при голосовании – это была та санитарка.
С тех пор прошло много лет, много воды утекло с тех пор, но я всё отчётливо помню, как будто было это совсем недавно. И я бесконечно благодарен Леониду Иосифовичу Балашевичу и Александру Иосифовичу Розенбергу – за их помощь и поддержку в трудную минуту, за чуткость и понимание…


«Танкетка» в нашем селе
Недалеко от нашего дома по улице, пересекавшей под прямым углом нашу, проходил глубокий овраг-балка, идущий с холма вниз к реке. Тянулся он квартала на три, был широким и довольно глубоким. Видимо, образовался он за многие десятилетия, когда дождевые и талые воды неслись по этой улице вниз к реке. Нередко приходилось идти между оврагом и длинными каменными заборами вдоль домов и огородов. Ещё когда я был маленьким, мне в одном месте, уж очень узком, было страшно проходить, и я всегда брал за руку кого-то из тех, кто шёл со мной. Чаще это была мама.
Очевидцы, жившие в годы войны в селе, говорили, что во время оккупации здесь пыталась проехать немецкая «танкетка», да и свалилась в овраг, поэтому здесь образовался такой узкий проход. Я всё время здесь смотрел вниз, пытаясь найти следы этой «танкетки».
Позже я узнал, что так называли когда-то небольшой лёгкий танк.
В овраг, насколько я помню, всегда сбрасывали мусор, и постепенно в последние 10-15 лет он почти исчез в своей верхней половине…


«Лимонка» напугала маму
Мама рассказывала мне, что во время немецкой оккупации в селе у нас были расквартированы немцы, жили они и в нашем доме, а она с тремя детьми жила в сарае.
Однажды к нам вошёл какой-то немец, она в это время держала меня на руках. Он жестами попросил маму дать ей подержать меня. Мама не решалась. Тогда он показал маме фотографию своего маленького ребёнка и взял меня из маминых рук. Немец какое-то время держал меня на руках, затем, вынув из кармана «лимонку», сунул мне её в руку, видимо, считая, что я могу поиграть с нею или смотреть на неё.
Я же был таким слабым и хилым, что «лимонку» эту удержать в руке не смог и уронил её. «Лимонка» покатилась по глиняному полу. Мама очень испугалась, решив, что сейчас она взорвётся. Немец засмеялся, поднял «лимонку» с пола, показав, что кольцо-чека из неё не выдернута. Испуганная мама поскорее забрала меня у немца…
Вернее, это был, наверное, не немец, а румын, поскольку Николаевская область находилась под властью румынской армии после захвата области гитлеровцами. Видимо, не все румынские солдаты были жестокими…


Фашисты взорвали нашу церковь
Высокая и красивая Воскресенская церковь с 1793 года стояла на горе в верхней части нашего села. В марте 1944 года, убегая в спешке за реку Ингул при стремительном наступлении Красной Армии, фашисты взорвали церковь. Видимо, они боялись, что наши наблюдатели с колокольни церкви увидят их окопы за рекой и смогут корректировать огонь…
Мама моя всю свою жизнь была глубоко верующим человеком, в праздники ходила в церковь на службы и пела в церковном хоре. Когда я был маленьким, она постоянно брала меня с собой. В моих детских воспоминаниях так и остались стены нашей взорванной церкви высотою метра два с убранными из церкви камнями и кирпичами, которые были аккуратно сложены на улице вокруг церкви. Было удивительно присутствовать на службе в развалинах этой церкви, видеть «батюшку», которого приглашали на службы из соседней Калиновки, маму, поющую в церковном хоре, и прихожан, в большинстве – женщин, поскольку мужчин после войны в селе было мало. Но я это стал понимать, когда уже повзрослел…
Прошло много лет, и вот два года назад снова попал я в наше село. С братом и сестрой побывали мы в несколько лет назад выстроенной на том же месте бело-голубой небольшой и такой домашней церкви Покрова Пресвятой Богородицы, поставили свечи «за здравие» и «за упокой», помолились. И вспомнил я те, мои, из далёкого детства старые развалины старинной церкви, которую, отступая, взорвали фашисты в нашем селе. И молил бога, чтобы новая фашистская нечисть больше никогда не топтала мою малую родину…


Как погиб мой одноклассник
Много лет прошло после тех событий, но мне до сих пор страшно вспоминать об этом…
Было это в четвёртом классе во время моей учёбы в школе. Вокруг нашего села было много скифских курганов на нераспаханных тогда, даже через восемь-девять лет после войны, полях. Места эти были настоящей «меккой» для мальчишек нашего села. Тайком от родителей (зачастую – только мам) находили они там, в полях много патронов, гранат, оружия… Затем – подрывали их вдали от села, разводя костры в балках. Родители ругали их за это, но мальчишескую страсть к военным трофеям трудно было остановить.
Однажды – это было весной, в мае – на занятия в класс наш не пришёл один мальчик. Учительница спросила нас:
– Дети, кто знает, почему его нет?
Но никто ничего не знал, ведь ещё вчера он был с нами на занятиях в классе.
И вот где-то к обеду в школе и по селу разнеслась страшная вещь о том, что его больше нет. Позже следствие восстановило ход событий того злосчастного утра. Оказывается, его мама ушла рано утром на работу в поле, а он, оставшись один, достал спрятанную от мамы найденную накануне в поле гранату и решил проверить, как она «рванёт». Он разжёг плиту во дворе в летней кухне, положил туда гранату, вышел во двор и стал ждать. Граната почему-то долго не взрывалась.
– Возможно, она съехала в сторону от огня или пламя погасло? – подумал, вероятно, мальчик.
Он возвратился в кухню, снял конфорки с плиты, наклонился и стал смотреть, где же граната. И в этот момент она взорвалась. Его кровь и мозги были на стенах и потолке развороченной кухни… Горе его матери-одиночки по случаю потери своего единственного ребёнка было страшным и невосполнимым…
Все мы были потрясены случившимся и долго горевали по этому поводу.


Сдал снаряд в школу на металлолом
Каждому классу нашей школы очень хотелось опередить другие классы в сдаче металлолома. За сданный металлолом школа могла приобрести спортивный инвентарь для занятий физкультурой или удовлетворять другие нужды, которых у сельской школы было всегда много. Поэтому дети выискивали все возможные бесхозные куски металла у себя дома, в огородах, на свалках и в оврагах.
Однажды весной учитель географии Шуменцова Татьяна Трофимовна проводила с нами урок географии на местности и вывела нас за село в так называемый «кут» – место, где река делает свой изгиб (угол). Там мы долго бродили по песчаному берегу Ингула, изучая рельеф местности.
Вот там я и приметил какой-то большой снаряд, выглядывающий из песка. Видимо, он оставался там ещё со времён войны и был слегка вымыт водой реки и дождями. Татьяна Трофимовна сказала, чтобы мы отошли от него на всякий случай подальше: неизвестно, какой он? Все двинулись дальше по берегу и забыли, похоже, об этой находке.
Но я сразу решил, что снаряд этот пригодится для металлолома. И, если я сдам его, наш класс победит в соревнованиях с другими классами и меня похвалят!
Не сказав дома никому об этой находке и моих планах, в какой-то из дней, придя домой после школы, я прихватил мешок, лопату и ушёл за снарядом.
Снаряд оставался на том же месте. Лопата довольно легко помогла мне вырыть его из песчаного грунта. Снаряд был большим и для меня очень тяжёлым. С трудом засунув его в мешок, я взгромоздил эту опасную ношу себе на плечи и понёс в школу. С собой я тащил и лопату.
Я часто отдыхал, осторожно опуская мешок на землю. Когда я нёс его, мне было очень страшно: боялся, что снаряд взорвётся у меня за плечами. Но, шаг за шагом, пройдя полсела, я вошёл во двор школы и выложил снаряд у горы металлолома, который школа уже собиралась вывезти на пункт сдачи.
Было уже где-то часов шесть-семь вечера, и в школе ребят уже не было. В учительской я нашёл директора школы Цуканова Ивана Дмитриевича и рассказал ему о своей находке.
– Ну, и где же этот снаряд? – спросил Иван Дмитриевич.
– Осторожно, он может взорваться, – предупредил я Ивана Дмитриевича, когда привёл его к снаряду, и он стал осторожно поворачивать его и рассматривать.
– Не бойся, снаряд не взорвётся, он уже давно обезврежен, – сказал мне директор, внимательно осмотрев мою находку. – А для чего ты его принёс? – спросил он меня.
– Хочу сдать его на металлолом за наш класс, – ответил я ему.
Глупый, я даже не подумал, что, если бы снаряд был боевым и взорвался у меня за спиной или в груде металлолома на заводе, куда бы его привезли, что бы тогда случилось…

Тридцать лет рядом с миномётными минами или Опасное соседство

К нашему дому с торца был пристроен сарай, за ним – я помню всё это с детства – была довольно высокая куча камней, густо поросшая дерезой. Заросли колючей дерезы были такими густыми, что только куры устраивали себе там лазы, скрываясь от летнего зноя. Детям же мама никогда не позволяла забираться в дерезу и на камни. Мы думали, что причина этому была в том, что она берегла нас от ушибов и ссадин. В семнадцать лет я уехал из дома и приезжал туда только на каникулы или в отпуск.
Прошло лет тридцать после окончания войны, и старший брат написал мне в письме, что на месте камней и дерезы он решил посадить деревья. Он вспомнил, что немцы, жившие в нашем доме во время войны, убегая за реку Ингул при освобождении Советской Армией нашего села, в спешке сбросили какие-то боеприпасы в выгребную яму за сараем. Мама после этого очень боялась, что будет взрыв, поэтому засыпала яму землёй, затем камнями. Со временем на месте ямы вырос холм из камней, на котором вольготно разрослась дереза.
Мама нам даже не говорила о том, что лежит в яме под этими камнями. А, когда через несколько лет после окончания войны отец возвратился из плена, надо было как-то кормить семью из троих детей, – всем им было не до этого.
И вот жизнь заставила вскрыть эту злополучную яму. Брат обратился в поселковый совет и военкомат, приехали сапёры с миноискателем. Они проверили это место, выселили всех жителей нашей улицы и стали осторожно раскапывать тайник. Брат мой Жора помогал им.
В раскопанной яме оказалось три ящика миномётных мин. Осторожно они вынимали каждую мину (все мины были ржавыми и в любой момент могли взорваться), на руках проносили их через двор и калитку на улицу и укладывали в машину с песком. Брат тоже выносил мины вместе с сапёрами. Мин оказалось несколько десятков штук.
Когда всё опасное было извлечено из ямы, сапёры медленно проехали по улицам через всё село и за селом – в песках (там потом посадили целую плантацию сосенок) взорвали свой смертоносный груз. Та местность на окраине села теперь так и называется – сосенки…


Злодеяния фашистов у нашего села
Мальчишкой иногда я с мамой или ребятами ходил из нашего села Воскресенское в соседнюю Калиновку, на её окраине жила моя бабушка Зюра. Дорога шла через огромные глубокие овраги между нашими сёлами. Тогда мне даже и в голову не приходило, какое это было страшное место в годы войны. Хотя потом в детстве (я вспоминаю смутно) я слышал о том, что произошло здесь в годы войны, но, будучи мальчишкой, забыл об этом.
Уже намного позже, уехав оттуда навсегда, я узнал, что в августе 1941 года немцы, захватив Николаев, вывозили на душегубках (автомашинах) евреев целыми семьями к этим оврагам, раздевали их всех догола и расстреливали. Несколько суток длились расстрелы. Там было расстреляно около семи тысяч человек… Матери просили пощадить детей, но эсэсовцы расстреливали детей на глазах у матерей, нередко детей бросали в овраг живыми…
Свои злодеяния они старались скрыть, взрывая взрывчатку вдоль оврагов, так многочисленные трупы покрывали землёй. Эсэсовцы-автоматчики охраняли эти места, чтобы жители соседних домов не могли подойти туда и помочь погибающим. Одежду расстрелянных немцы увозили в Николаев.
Чтобы скрыть следы своих преступлений, в 1944 году фашисты привезли к оврагам на место расстрелов несколько десятков наших заключённых, заставили их вскрыть овраги и вынуть трупы. Фашисты облили трупы бензином и сожгли, а русских людей, которых фашисты заставили это сделать, ожидала та же участь. Их было около 50 человек…
Страшно даже вспоминать об этом. Это – мои родные места, где я родился и вырос, даже трудно поверить в это… Никакого памятника этим тысячам безвинно погибших советских людей на этих местах пока не было воздвигнуто, но я надеюсь, что это всё-таки будет сделано, когда на Украине погаснет пламя новой войны…


Памятники героям Великой Отечественной в нашем селе
В центре нашего села – я помню с детства – стоял памятник нашим воинам, погибшим за освобождение Воскресенска, он в небольшом сквере, который здесь называют «садиком». Моя тётка Дуня, жившая недалеко на улице Ленина, и старший брат мой Жора рассказывали, что они и другие жители села после освобождения села от немцев сносили и свозили наших бойцов, погибших в селе, сюда в «садик» и здесь хоронили их. Позже на этом месте был поставлен памятник 37 воинам-освободителям.
А через несколько десятков лет после окончания войны рядом с кладбищем у въезда в село появился памятник 108 жителям села, погибшим на фронтах Великой Отечественной войны.
У обоих этих памятников – были плиты с именами погибших, известных и неизвестных.
Хочется надеяться, что оба эти памятника до сих пор стоят…

***
Послесловие
Не довелось мне быть участником событий Великой Отечественной войны в силу своего младенческого возраста, но многие отголоски этой страшной войны коснулись меня, моих родных и близких, моих односельчан. Поэтому мне захотелось описать в своих воспоминаниях всё, что я знаю о том страшном времени, ведь годы идут и всё меньше остаётся на свете тех, кто может рассказать молодому поколению об ужасах и трагедиях Великой Отечественной. И попросить нашу молодую смену не допустить повторения этой жестокой бойни…

Количество просмотров: 1314